Житие священномученика митрополита Серафима (Чичагова). Часть первая

Священномученик митрополит Серафим (Чичагов)

В сонме мучеников Русской Православной Церкви XX века особое, одному ему присущее место занимает священномученик митрополит Серафим (Чичагов). Родовитый русский аристократ и блестящий гвардейский офицер, благочестивый православный мирянин и вдохновенный приходской батюшка, самоотверженный монастырский игумен и строгий епархиальный архиерей - таковы яркие образы, которыми запечатлелась в русской церковной и гражданской истории замечательная личность святителя Серафима. В историю же русской святости святитель Серафим вошел прежде всего как мужественный исповедник и величественный священномученик, сочетавший эти два подвижнические служения в своей долгой и праведной жизни.

Святитель Серафим (в миру Леонид Михайлович Чичагов) родился 9 января 1856 г. в Санкт-Петербурге, в семье полковника артиллерии Михаила Никифоровича Чичагова и его супруги Марии Николаевны.1 Семья будущего святителя принадлежала к одному из наиболее знаменитых дворянских родов Костромской губернии, привнесшему немало замечательных страниц в анналы российской истории. В плеяду выдающихся предков святителя Серафима входили и блестящий екатерининский вельможа, знаменитый мореплаватель адмирал В. Я. Чичагов (1726 - 1809 гг.), посвятивший свою жизнь исследованиям Северного Ледовитого океана, и российский морской министр адмирал П. В. Чичагов (1765 - 1849 гг.), ставший одним из известнейших военных и государственных деятелей александровской эпохи. По причине того, что отец будущего святителя полковник М. Н. Чичагов проходил военную службу в Учебной артиллерийской бригаде, младенец Леонид принял Таинство Святого Крещения 20 января 1856 г. в храме св. Александра Невского при Михайловском артиллерийском училище.2 То обстоятельство, что местом вхождения будущего святителя Серафима в церковную жизнь стал храм, принадлежавший военному ведомству, оказалось весьма символичным для всей дальнейшей жизни святителя. Действительно, подобно своим предкам святитель Серафим начал свое служение Богу как служение Царю и Отечеству на поле брани, и именно это служение воина стало для него как и для его предков первым опытом самоотверженного служения Богу в миру. Следуя благословению своей семьи, отрок Леонид после нескольких лет учебы в Первой Санкт-Петербургской военной гимназии поступил в 1870 г. в Пажеский Его Императорского Величества корпус с зачислением 28 июня того же года в пажи к Высочайшему двору.3

Годы пребывания в Пажеском корпусе позволили Леониду Чичагову не только получить фундаментальное военное и общее образование, но и узнать придворный высший свет со всеми его нередко призрачными добродетелями и часто прикрытыми светским блеском пороками. Несмотря на то, что 25 декабря 1874 г. Леонид Чичагов был произведен в камер-пажи,4 не придворная, а именно военная служба с присущим ей суровым, но исполненным искренности и мужественности жизненным укладом явилась предметом мечтаний 18-летнего камер-пажа. По прошествии многих лет святитель Серафим говорил: "Пажеский корпус обязан своим наставникам его традициями, утвердившимися в нем. Мы были воспитаны в вере и Православии, но если выходили из корпуса недостаточно проникнутыми церковностью, однако хорошо понимали, что Православие есть сила, крепость и драгоценность нашей возлюбленной родины".5

Окончив по I разряду старший специальный класс Пажеского корпуса, 4 августа 1875 г. Леонид Чичагов был произведен по экзамену в подпоручики и в сентябре того же года направлен для прохождения службы в Первую Его Величества батарею Гвардейской Конно-Артиллерийской бригады.6

Начавшаяся в 1876 г. и сопровождавшаяся общеславянским патриотическим энтузиазмом русско-турецкая война уже летом 1876 г. привела гвардейского поручика Л. М. Чичагова в состав действующей армии на Балканах и вместе с тем стала серьезным жизненным испытанием для будущего святителя. Оказавшись участником почти всех основных событий этой кровопролитной войны, произведенный на поле брани в гвардии поручики и отмеченный несколькими боевыми наградами Л. М. Чичагов неоднократно (как это, например, имело место при переходе через Балканы и в сражении под Филиппополем) проявлял высокий личный героизм.7 Однако, не героика войны и даже не миссия русской армии, освободившей православные славянские народы от турецкого владычества, описанию которых были впоследствии посвящены "Дневник пребывания Царя-Освободителя в Дунайской армии 1877 г." и ряд других замечательных историко-литературных сочинений будущего святителя, стали главными темами размышлений молодого офицера в этот период. Тема духовного смысла жизни и смерти, впервые глубоко прочувствованная еще отроком Леонидом после безвременной кончины его отца и во всей остроте поставленная перед ним войной, тема нравственного смысла страданий и самоотвержения, раскрывшаяся перед ним в подвигах русских воинов, полагавших души свои за славянских братьев, наконец, тема деятельной любви к своим братьям во Христе, которых он научил различать и под офицерскими мундирами и под солдатскими шинелями, после войны стали важнейшими побудительными началами для глубоких религиозных размышлений будущего святителя.

Промысл Божий, уберегший поручика Л. М. Чичагова от смерти и ранений на полях брани, привел его вскоре после возвращения в Санкт-Петербург в 1878 г. к встрече с великим пастырем Русской Православной Церкви св. праведным Иоанном Кронштадтским, разрешившим многие духовные вопросы молодого офицера и ставшим на все последующие годы непререкаемым духовным авторитетом для будущего святителя, который с этого времени многие свои важнейшие жизненные решения принимал лишь с благословения св. праведного Иоанна Кронштадтского.

Важным событием, ознаменовавшим дальнейшее духовное становление 23-летнего Л. М. Чичагова стал заключенный им 8 апреля 1879 г. брак с дочерью камергера Двора Его Императорского Величества Наталией Николаевной Дохтуровой.8 С самого начала этот блестящий брак, породнивший представителей двух известных аристократических фамилий (Наталия Николаевна являлась внучатой племянницей героя Отечественной войны 1812 г. генерала Д. С. Дохтурова) оказался весьма отличавшимся от многих великосветских браков. Памятуя о том, что христианский брак есть прежде всего малая Церковь, в которой не угождение друг другу, а тем более предрассудкам большого света, но угождение Богу является основой семейного счастья, Л. М. Чичагов сумел привнести в уклад своей молодой семьи начала традиционного православного благочестия. Именно эти начала и были положены в основу воспитания четырех дочерей Веры, Наталии, Леониды и Екатерины, которые родились в семье Чичаговых. Военная карьера Л. М. Чичагова продолжала складываться успешно и в мирное время. Получив в апреле 1881 г. производство в чин гвардии штабс-капитана, Л. М. Чичагов, как признанный специалист в артиллерийском деле, был направлен на маневры французской армии, где был представлен к награждению высшим орденом Французской Республики Кавалерийским Крестом Ордена Почетного Легиона.9 Вернувшись в Россию и опубликовав важную для проводившегося тогда перевооружения русской армии военно-теоретическую работу "Французская артиллерия в 1882 г.", штабс-капитан Л. М. Чичагов мог рассчитывать на дальнейшее продвижение по ступеням военной иерархии, тем более, что к этому времени он был удостоен 10 российских и иностранных орденов. Однако стремление обратить все силы своей даровитой личности на служение Богу и ближним вне сферы военной службы все более проявляло себя в жизни Л. М. Чичагова именно в этот период времени. Будучи натурой аристократически цельной и христиански жертвенной Л. М. Чичагов стремился осуществлять это служение в конкретных делах, обращенных непосредственно к Богу и ближним. Приняв на себя 31 октября 1881 г. обязанности ктитора Сергиевского всей Артиллерии Собора в селе Клеменьеве при Троице-Сергиевой Лавре, штабс-капитан Л. М. Чичагов употребил большие усилия не только на материальное обустройство этого храма, но и на развитие активной духовно-просветительской деятельности в этом большом военном приходе, на попечении которого находились тысячи российских воинов.10

Научившись еще на войне глубоко сопереживать физическим страданиям раненых воинов, Л. М. Чичагов поставил перед собой задачу овладеть медицинскими знаниями для оказания помощи своим ближним. В дальнейшем значительным итогом многолетних медицинских опытов Л. М. Чичагова стала разработанная им и испытанная на практике система лечения организма лекарствами растительного происхождения, изложение которое заняло два тома фундаментального труда "Медицинские беседы".

В это же время в жизнь Л. М. Чичагова вошли и систематические богословские занятия, в результате которых не получивший даже семинарского образования офицер превратится в энциклопедически образованного богослова, авторитет которого со временем будет признан всей Русской Православной Церковью. Промысл Божий неуклонно подводил Л. М. Чичагова к подготовленному всем его предшествующим развитием решению о принятии священного сана, осуществив которое, он получал возможность не только до конца исполнить волю Божию, явленную ему тогда еще прикровенно, но и реализовать на благо Церкви многогранные способности своей незаурядной личности.

Но именно накануне этого промыслительно предустановленного решения Л. М. Чичагову пришлось испытать одно из серьезнейших искушений в своей жизни. Его горячо любимая супруга Наталия Николаевна воспротивилась решению своего мужа оставить военную службу и всецело посвятить себя служению Богу в качестве священнослужителя. Причины, подвигнувшие эту весьма благочестивую женщину к противлению благой воле своего супруга, коренились как во всем духовном укладе окружавшего ее высшего петербургского общества, так и в той весьма непростой житейской ситуации, в которой находилась семья Чичаговых в это время. Воспитанная своим супругом в убеждении всегда строго следовать исполнению своего долга перед семьей Н. Н. Чичагова в какой-то миг противопоставила этот слишком по-человечески понятный ею долг перед семьей Промыслу Божию о призвании своего мужа.

Благословивший Л. М. Чичагова на принятие священного сана св. праведный Иоанн Кронштадтский, понимая всю сложность грядущей жизненной перемены для семьи Чичаговых и очень хорошо представляя всю тяжесть бремени матушки любого настоящего пастыря, счел необходимым в личной беседе с Н. Н. Чичаговой убедить ее не противиться воле Божией и дать согласие на принятие супругом священного сана. Слова мудрого кронштадтского пастыря и данное ей благословение стать матушкой, а также верность своему грядущему священническому призванию и глубокая любовь к ней ее мужа помогли Н. Н. Чичаговой преодолеть свои сомнения, и она согласилась разделить с супругом бремя его нового служения.

15 апреля 1890 г. Высочайшим приказом Л. М. Чичагов был уволен в отставку в чине гвардии капитана и менее чем через год, уже находясь в отставке, за годы прошлой безупречной службы и "для сравнения со сверстниками" был произведен в полковники.11 Для Л. М. Чичагова путь к священству стал не только путем восхождения к Богу, но и путем хождения в народ, в котором ему в отличие от современных ему обезбоженных интеллигентов в качестве пастыря, а затем и архипастыря предстояло воспитывать не бунтаря и безбожника, но верного сына своего Государя и своей Церкви.

После выхода в отставку семья Л. М. Чичагова в 1891 г. переехала в Москву, и в синодальную эпоху остававшуюся православной столицей России. Именно здесь под сенью московских святынь Л. М. Чичагов стал благоговейно готовиться к принятию священнического сана. Полуторогодовому периоду вдохновенных молитвенных размышлений и томительных житейских ожиданий суждено было завершиться 26 февраля 1893 г., когда в Московском Синодальном храме Двунадесяти апостолов Л. М. Чичагов был рукоположен в сан диакона. Пресвитерская хиротония последовала через 2 дня 28 февраля в той же церкви при значительном стечении молящихся, среди которых быстро распространилась молва о необычной судьбе этого ставленника.12

Насколько трудным в психологическом и нравственном отношениях был для семьи Л. М. Чичагова разрыв с родной для нее военно-аристократической средой, настолько же тяжелым оказалось вхождение новопоставленного священника Леонида Чичагова в незнакомые для него жизнь и нравы русского духовного сословия. Приписанному митрополитом Московским Сергием к храму Двунадесяти апостолов 37-летнему священнику Леониду Чичагову вместо постепенного вступления на очень сложную, но привлекавшую все его помыслы стезю служения приходского пастыря, пришлось взять на себя бремя обязанностей ктитора и благотворителя храма, которого уже многие годы не существовало, ибо в нем размещалась Синодальная ризница, и в котором отец Леонид тем не менее должен был начать свое приходское служение. Добившись перенесения ризницы из храма св. апостола Филиппа в помещения Мироварной палаты и осуществив в этом храме основательный ремонт, отец Леонид смог начать в нем свое служение лишь в ноябре 1893 г. Следует подчеркнуть, что отец Леонид был поставлен в такие условия, при которых ремонт и обустройство храма, стоившие 15 тысяч рублей, он вынужден был осуществлять на свои личные, к тому времени весьма ограниченные, материальные средства, отрывая их от своей семьи, и без того с большим трудом мирившейся с происшедшими в жизни своего супруга и родителя переменами.

Первая, весьма скромная для его возраста награда, полученная отцом Леонидом уже на поприще священнического служения - возложение на него набедренника и скуфьи - была дана именно "за усердную заботу об украшении придельной церкви во имя апостола Филиппа, что при Синодальной церкви 12 апостолов в Кремле".13

Испытания первого года священнического служения отца Леонида оказались усугубленными неожиданной тяжелой болезнью супруги, матушки Натальи, которая привела ее в 1895 г. к ее безвременной кончине, лишившей матери четырех дочерей, старшей из которых было 15, а младшей - 9 лет. Отец Леонид привез тело почившей супруги в Дивеево и похоронил на монастырском кладбище. Вскоре над могилой была возведена часовня, и рядом с местом погребения матушки Натальи отец Леонид приготовил место для собственного погребения, которому, впрочем, так и не суждено было принять мощи будущего священномученика.

14 февраля 1896 г. священник Леонид Чичагов по распоряжению Протопресвитера военного и морского духовенства был "определен к церкви в г. Москве для частных учреждений и заведений Артиллерии Московского Военного Округа".14 Это постановление священноначалия предполагало не только направление бывшего артиллерийского офицера в качестве военного священника в хорошо знакомую ему среду артиллеристов Московского военного округа, но и возложение на овдовевшего отца Леонида, имевшего на своем попечении четырех дочерей, бремени материальных затрат на воссоздание закрытого храма, в котором ему предстояло служить. Храм свт. Николая на Старом Ваганькове, в который был назначен отец Леонид, состоял при Румянцевском музее и уже более 30 лет был закрыт. Принимая на себя труды по восстановлению этого храма, отец Леонид сознавал, что являвшиеся его основной паствой военные артиллерийские чины в силу ограниченности их финансовых возможностей не смогут своими пожертвованиями полностью обеспечить оплату восстановительных работ. Поэтому, как и в случае восстановления храма свт. апостола Филиппа, пожертвования отца Леонида должны были составить значительную часть денежных средств, необходимых для обустройства храма свт. Николая.

Вновь, вместо созерцательной литургической молитвы и вдохновенной пастырско-просветительской деятельности, отцу Леониду предстояло окунуться в водоворот мелких хозяйственных забот, неизбежных при восстановлении храма без существенной помощи и поддержки. Со смирением исполняя возлагавшиеся на него приходские послушания, позволившие ему во всей полноте узнать тяжкую долю русского приходского духовенства, которое нередко несло свое служение при равнодушном отношении не только паствы, но и священноначалия, отец Леонид на всю оставшуюся жизнь приобрел столь важную для его будущего архипастырского служения способность жить проблемами приходского духовенства и сочетать строгую архиерейскую требовательность к нему с чутким отношением к нуждам своих приходских священников и их семей. Весьма показательно, что впоследствии, уже в своем слове при наречении в епископа святитель Серафим, говоря о предстоящем ему архиерейском служении, счел необходимым подчеркнуть, что сердцу епископа должны быть близки "нужды, семейная обремененность... сельского духовенства... и бесчисленные скорби младших членов клира, которые епископы обязаны облегчать".16

Что же полагал в основу своей духовной жизни отец Леонид в эти исполненные дотоле неизвестных ему пастырских трудностей первые пять лет священнического служения? Очень выразительно о преобладавшем тогда в его душе умонастроении отец Леонид высказался в одной из проповедей, произнесенных им в это время в приходском храме. "В древности люди всему предпочитали молитву, и святые отцы при свидании всегда спрашивали друг друга о том, как идет или действует молитва? Действие молитвы было у них признаком духовной жизни... Действительно, молитва есть мать и глава всех добродетелей, ибо заимствует их из источника всех благ - Бога, с Которым молящийся пребывает в общении... Только молитвой можно дойти до Всемогущего Бога, ибо она есть путь к Нему".17

Эта нарочитая обращенность к молитвенной жизни неизбежно влекла отца Леонида в стены монастыря, тем более, что уже несколько лет одним из важнейших послушаний в своей жизни отец Леонид считал составление "Летописи Серафимо-Дивеевского монастыря", открывшей ему не только историю одной из замечательнейших монашеских обителей Русской Православной Церкви, но и монашеские подвиги одного из величайших подвижников Святой Руси - преподобного Серафима Саровского. Рождение замысла о составлении этой летописи, имевшей определяющее значение для всей дальнейшей жизни будущего архипастыря и отмеченной с самого начала чудесными проявлениями Промысла Божия об этом труде, отец Леонид описывал следующим образом. "Когда после довольно долгой государственной службы я сделался священником в небольшой церкви за Румянцевским музеем, мне захотелось съездить в Саровскую пустынь, место подвигов преподобного Серафима, тогда еще не прославленного, и когда наступило лето, поехал туда. Саровская пустынь произвела на меня сильное впечатление. Я провел там несколько дней в молитве и посещал все места, где подвизался преподобный Серафим. Оттуда перебрался в Дивеевский монастырь, где мне очень понравилось и многое напоминало о преподобном Серафиме, так заботившемся о дивеевских сестрах. Игумения приняла меня очень приветливо, много со мной беседовала и, между прочим, сказала, что в монастыре живут три лица, которые помнят преподобного: две старицы-монахини и монахиня Пелагия (в миру Параскева, Паша)... Меня проводили к домику, где жила Паша. Едва я вошел к ней, как Паша, лежавшая в постели (она были очень старая и больная), воскликнула: "Вот хорошо, что ты пришел, я тебя давно поджидаю: преподобный Серафим велел тебе передать, чтобы ты доложил Государю, что наступило время открытия его мощей, прославления". Я ответил Паше, что по своему общественному положению не могу быть принятым Государем и передать ему в уста то, что она мне поручает... На это Паша сказал: "Я ничего не знаю, передала только то, что мне повелел преподобный". В смущении я покинул келью старицы. После нее пошел к двум монахиням, помнившим преподобного. Они жили вместе и друг за другом ухаживали. Одна была слепая, а другая вся скрученная и с трудом передвигалась по комнате... слепая монахиня постоянно молилась за усопших, при этом души их являлись к ней, и она видела их духовными очами. Кое-что она могла сообщить и о преподобном. Перед отъездом в Саров я был у о. Иоанн Кронштадтского, который, передавая мне пять рублей, сказал: "Вот прислали мне пять рублей и просят келейно молиться за самоубийцу: может быть, вы встретите какого-нибудь нуждающегося священника, который бы согласился молиться за несчастного". Придя к монахиням, я прочитал перед слепой записочку, в которую вложил пять рублей, данных мне о. Иоанном. Помимо этого я назвал имя своей покойной матери и просил молиться за нее. В ответ услышал: "Придите за ответом через три дня". Когда я пришел в назначенное время, то получил ответ: "Была у меня матушка ваша, она такая маленькая, маленькая, а с ней ангелочек приходил". Я вспомнил, что моя младшая сестра скончалась трех лет. "А вот другой человек, за которого я молилась, тот такой громадный, но он меня боится, все убегает. Ой, смотрите, не самоубийца ли он?" Мне пришлось сознаться, что он действительно самоубийца, и рассказать про беседу с о. Иоанном. Вскоре я уехал из Дивеевского монастыря и, возвращаясь в Москву, невольно обдумывал слова Паши... и вдруг однажды меня пронзила мысль, что ведь можно записать все, что рассказывали о преподобном Серафиме помнившие его монахини, разыскать других лиц из современников преподобного и расспросить их о нем, ознакомиться с архивами Саровской пустыни и Дивеевского монастыря и заимствовать оттуда все, что относится к жизни преподобного и последующего после кончины периода. Привести весь этот материал в систему и хронологический порядок, затем этот труд, основанный не только на воспоминаниях, но и на фактических данных и документах, дающих полную картину жизни и подвигов преподобного Серафима и значения его для религиозной жизни народа, напечатать и поднести Императору, чем и будет исполнена воля преподобного, переданная мне в категоричной форме Пашей. Такое решение еще подкреплялось тем соображением, что царская семья, собираясь за вечерним чаем, читала вслух книги богословского содержания, и я надеялась, что и моя книга будет прочитана. Таким образом зародилась мысль о "Летописи". Для приведения ее в исполнение я вскоре взял отпуск и снова отправился в Дивеево. Там мне было предоставлен архив монастыря, так же как и в Саровской пустыни. Но прежде всего я отправился к Паше и стал расспрашивать ее обо всех известных эпизодах жизни преподобного, тщательно записывал все, что она передавала мне, а потом ей записи прочитывал. Она находила все записанное правильным... В это время игумения Дивеевского монастыря отправилась в Нижний Новгород на ярмарку, чтобы закупить годовой запас рыбы для монастыря, а когда я в ее отсутствии пожелал навестить Пашу, то застал ее совершенно больной и страшно слабой. Я решил, что дни ее сочтены. Вот, думалось мне, исполнила волю преподобного и теперь умирает. Свое впечатление я поспешил передать матери казначее, но она ответила: "Не беспокойтесь, батюшка, без благословения матушки игумении Паша не умрет". Через неделю игумения приехала с ярмарки, и я тотчас пошел сообщить о своих опасениях относительно Прасковии... Через два дня мы пошли вместе к Паше Она обрадовалась, увидев игумению. Они вспомнили старое, поплакали, обнялись и поцеловались. Наконец, игумения встала и сказала: "Ну, Паша, теперь благословляю тебя умереть". Спустя три часа я уже служил по Параскеве первую панихиду. Возвратившись в Москву с собранным материалом о преподобном Серафиме, я немедленно приступил к своему труду".18

Весна 1898 г. стала временем принятия отцом Леонидом окончательного решения о своей будущей судьбе. Оставив своих уже несколько повзрослевших после кончины их матери 4 дочерей на попечение нескольких доверенных лиц, призванных следить за получением ими дальнейшего образования и воспитания, отец Леонид 30 апреля 1898 г. получил отставку от Пресвитера военного и морского духовенства и летом того же года был зачислен в число братии Св. Троице-Сергиевой Лавры.19 Особое значение для новопостриженного иеромонаха имело наречение ему при пострижении в мантию 14 августа 1898 г. имени "Серафим".20

Окончательный уход из мира за монастырскую ограду не стал для иеромонаха Серафима уходом от мирских испытаний, которые по попущению Божию обрушились на него со стороны монашеской братии. Благодатная радость, чудесным образом сопровождавшая принятие иеромонахом Серафимом монашеского сана была омрачена завистью и клеветой со стороны тех, кто должны были бы стать сомолитвенниками новопостриженного иеромонаха. В это трудное для иеромонаха Серафима время, когда он не раз обращал свои молитвы к преподобному Серафиму Саровскому, великий подвижник оказал столь недостававшую отцу Серафиму духовную поддержку через одну из своих знаменитых духовных дочерей - Наталью Петровну Киреевскую. Будучи вдовой замечательного русского православного философа Ивана Васильевича Киреевского, некогда возвращенного ею по благословению преподобного Серафима в лоно Православной Церкви, Н. П. Киреевская употребила весь свой значительный в высших церковных кругах авторитет для того, чтобы испытавшему зависть и клевету отцу Серафиму были оказаны архипастырское утешение и архиерейское заступничество со стороны высшей церковной иерархии. В своем письме от 29 ноября 1898 г. к архиепископу Харьковскому Флавиану (Городецкому) Н. П. Киреевская давала самую высокую духовную оценку личности отца Серафима и просила владыку о помощи гонимому иеромонаху." Теперь, Владыко, обращаюсь к Вам с моей последней просьбой, - писала Н. П. Киреевская. - Как некогда в начале Вашей Монашеской жизни Господь помог мне послужить Вам, и Приснопамятный Святитель наш Митрополит Филарет оказал Вам свою отеческую милость и покровительство, так теперь молю Вас, Владыко, взять под Ваше покровительство и в Ваше Отеческое попечение моего возлюбленного о Господе Отца Серафима (в миру Леонида Михайловича Чичагова), много пострадавшего от людской злобы, все клеветы, на него возводимые, он переносит с истинно христианским смирением, я его знаю много лет и свидетельствую Вам моею совестию, что он истинный христианин и человек вполне достойный... Умирая, Владыко, я поручаю о. Серафима Вашей отеческой любви и защите".21

В 1899 г. в судьбе иеромонаха Серафима, сумевшего и в это нелегкое для него время обогатить церковную литературу замечательным летописным очерком "Зосимова пустынь во имя Смоленской Божией Матери", произошла перемена. Указом Святейшего Синода 14 августа 1899 г. он был назначен настоятелем Суздальского Спасо-Евфимиева монастыря с последующим возведением в сан архимандрита.22 Настоятельство в Спасо-Евфимиевом монастыре составило еще одну славную и вместе с тем исполненную больших жизненных трудностей страницу церковного служения святителя Серафима. Проявив твердость церковного администратора, практичность рачительного хозяина и отеческую любовь подлинного пастыря, архимандрит Серафим за 5 лет своего игуменства сумел преобразить как хозяйственную, так и духовную жизнь некогда величественного, но ко времени назначения отца Серафима пришедшего в глубокий упадок монастыря. В одном из писем архимандрит Серафим представил весьма выразительное описание своей деятельности в Спасо-Евфимиевом монастыре. "Настоящая моя обитель, древняя Лавра, лишенная миллионного состояния, без всяких средств, забытая и заброшенная, но первоклассная, представляла из себя громадное разрушенное пространство с оградой в 1,5 версты и с 13-ю падающими башнями. Знаменитая и страшная крепость, называемая ныне духовной тюрьмой, оказалась капитально не была ремонтирована около 100 лет и вмещала в себя несчастных, расстроенных психически священнослужителей, голодных и холодных, частью невинно заключенных и ожидающих такого настоятеля, который мог по своему развитию вызвать рассмотрение их дел. Не прошло 2,5 лет моего настоятельства, и обитель совершенно возродилась, я собрал до 100 тысяч на ремонт, упросил В.Саблера дать 6 тысяч на реставрацию тюрьмы и теперь Евфимиевский монастырь возрожден, тюрьма обратилась в скит, и невинные все выпущены на волю. Благодарению Господу - я мне назначенное исполнил".23

Пастырскими усилиями архимандрита Серафима, ходатайствовавшего перед Святейшим Синодом, были освобождены не только невинные узники, но и около 20 сектантов, из которых 9 вернулись в лоно Православной Церкви.24

Архимандрит Серафим находил время и силы не только успешно нести свое настоятельское служение, но и продолжать ставшую одним из главных дел его жизни подготовку канонизации великого подвижника Русской Земли преподобного Серафима Саровского. В 1902 г. усилиями архимандрита Серафима была переиздана, впервые вышедшая в 1896 г. "Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря". Это второе издание "Летописи" имело особое значение для канонизации преподобного Серафима Саровского, открывая перед всей Россией величие благодатных даров Преподобного, отозвавшихся чудесным образом в жизни его многочисленных духовных чад. "Летопись" благоговейно увековечила все духовно значимые события, происшедшие в период с 1705 по 1895 гг. в монастырях Сарова и Дивеева, представила первое исчерпывающее жизнеописание преподобного Серафима Саровского, запечатлела жизненные пути и свидетельства о Преподобном таких его сподвижников и духовных чад как протоиерей Василий Садовский, М. В. Мантуров, Н. А. Мотовилов, блаженная Пелагея Ивановна Серебренникова.

И в это время служение архимандрита Серафима не оставалось без поддержки преподобного Серафима Саровского, вновь чудесным образом свидетельствовавшего ему о своем небесном покровительстве. Впоследствии святитель Серафим поведал своему духовному чаду протоиерею Стефану Ляшевскому о чудесном видении, явленном ему именно в 1902 г. "По окончании "Летописи" я сидел в своей комнате в одном из дивеевских корпусов и радовался, что закончил, наконец, труднейший период собирания и написания о преподобном Серафиме. В этот момент в келию вошел преподобный Серафим, и я увидел его как живого. У меня ни на минуту не мелькнуло мысли, что это видение - так все было просто и реально. Но каково же было мое удивление, когда батюшка Серафим поклонился мне в пояс и сказал: "Спасибо тебе за летопись. Проси у меня все, что хочешь за нее". С этими словами он подошел ко мне вплотную и положил свою руку мне на плечо. Я прижался к нему и говорю: "Батюшка, дорогой, мне так радостно сейчас, что я ничего другого не хочу, как только всегда быть около вас". Батюшка Серафим улыбнулся в знак согласия и стал невидимым. Только тогда я сообразил, что это было видение. Радости моей не было конца".25

Постоянно ощущавший духовную поддержку Преподобного, архимандрит Серафим решился предпринять казавшийся некоторым его собратьям по духовному сословию дерзостью шаг с целью поставить, наконец, вопрос о канонизации преподобного Серафима Саровского в Святейшем Синоде. Сознавая, что не только всемогущий обер-прокурор Синода П. Победоносцев, но и некоторые архиереи являлись категорическими противниками канонизации Преподобного, архимандрит Серафим решился обратиться с просьбой поставить вопрос о канонизации в Святейшем Синоде непосредственно к Государю Императору Николаю II, являвшемуся в соответствии с Основными Законами Российской Империи "верховным защитником и хранителем догматов господствующей веры". Знание высшего петербургского света, личное знакомство с Императором позволили архимандриту Серафиму добиться аудиенции, а благочестие Государя, глубокое впечатление, которое произвела на него "Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря", привели к тому, что. П. Победоносцеву, вскоре вызванному на прием к Государю, было объявлено о необходимости незамедлительно поставить вопрос об организации открытия мощей преподобного Серафима Саровского на заседании Святейшего Синода.

Искреннее участие Государя в деле, представленном ему архимандритом Серафимом, не только избавило будущего святителя от кар, которые бы не преминул воздвигнуть на него обер-прокурор, но и вынудило последнего не препятствовать Святейшему Синоду в изучении вопроса о канонизации преподобного Серафима. Тем не менее, авторитет П. Победоносцева для членов Синода был столь бесспорен, что лишь митрополит Санкт-Петербургский Антоний (Вадковский) решился поддержать идею об открытии мощей Преподобного. И все же по настоянию Государя в августе 1902 г. комиссией во главе с будущим священномучеником митрополитом Московским Владимиром (Богоявленским), в которую входил и архимандрит Серафим, было осуществлено предварительное освидетельствование мощей преподобного Серафима. 29 ноября 1902 г. во исполнение Высочайшего повеления, возлагавшего на архимандрита Серафима "заведование всеми подготовительными мерами по возведению помещений для приюта той массы богомольцев, которая, по всем вероятиям нахлынет к месту прославления Отца Серафима", ему пришлось взять на себя большую часть организационно-хозяйственных мероприятий, связанных с канонизацией Преподобного.26

29 января 1903 г. произошло событие, которого в это время с нетерпением и надеждой ожидали не только архимандрит Серафим и другие участники торжественного открытия мощей преподобного Серафима Саровского, но и многие верные чада Русской Православной Церкви, которые уже сподобились приобщиться к молитвенному почитанию Преподобного, сопровождавшемуся многочисленными чудотворениями. Святейший Синод принял деяние, на основании которого Саровский старец Серафим причислялся к лику святых Русской Православной Церкви.

Приняв активное участие в различных торжественных мероприятиях в связи с канонизацией преподобного Серафима Саровского 17-19 июля 1903 г. в Сарове, свой окончательный вклад в его прославление архимандрит Серафим внес несколько позже, составив замечательный акафист Преподобному, обогативший русскую традицию церковной гимнографии. Так завершилось одно из самых значительных для архимандрита Серафима деяний его церковного служения, в котором великий подвижник и чудотворец Русской Церкви, преподобный Серафим Саровский оказался прославленным во многом благодаря молитвенным и пастырским трудам будущего святителя Русской Церкви, священномученика Серафима.

В 1903 г. в связи с предстоящим 500-летием со дня кончины Небесного Покровителя монашеской обители, где настоятельствовал архимандрит Серафим, преподобного Евфимия Суздальского отцу Серафиму довелось составить его житие.

Священноначалие высоко оценило заслуги архимандрита Серафима и как настоятеля возрожденного им Спасо-Евфимиева монастыря, и как замечательного агиографа подвижников иноческого благочестия, и 14 февраля 1904 г. архимандрит Серафим был назначен настоятелем одной из семи ставропигиальных обителей Русской Православной Церкви - Воскресенского Ново-Иерусалимского монастыря.27 Проведя всего лишь год в Воскресенском монастыре, архимандрит Серафим запечатлел свое игуменство реставрацией знаменитого Воскресенского собора.

Однако Промыслом Божиим отцу Серафиму уготовано было новое церковное служение, возможно, самое трудное для священнослужителей Русской Церкви в наступившем в это время и ознаменовавшем свое начало обилием духовных и исторических смут XX столетия. 28 апреля 1905 г. в Успенском соборе Московского Кремля будущим священномучеником митрополитом Московским Владимиром (Богоявленским) в сослужении епископов Трифона (Туркестанова) и Серафима (Голубятникова) была совершена хиротония другого будущего священномученика архимандрита Серафима в епископа Сухумского.28 Накануне, при наречении в епископа, происходившем в Мироварной палате, здание которой было связано с первыми годами пастырского служения отца Серафима, будущий святитель произнес слово, содержавшее в себе по-человечески искренне прочувствованную и по-христиански глубоко осмысленную характеристику всего его предшествующего жизненного пути и в то же время заключавшее в себе почти пророческое прозрение о смысле его будущего епископского служения и неотвратимости его мученического венца. "Неисследимы пути Провидения Божия" (Рим. 11, 33), предопределяющие пути человеку, - говорил святитель Серафим. - ...Хотя я никогда не забывал молитвенно простирать руки к Богу в надежде на Его милосердие и всепрощение, но мог ли себе представить, что мой первоначальный светский путь, казавшийся естественным и вполне соответственным моему рождению и воспитанию, продолжавшийся так долго и с таким успехом, не тот, который мне предназначен Богом? И как я должен был убедиться в этом? Несомненно, путем испытаний и скорбей. Испытав с восьмилетнего возраста сиротство, беспомощность и убедившись в необходимости проложить себе путь собственным трудом и многолетним учением, я по окончании образования еще в молодости прошел чрез все ужасы военного времени, подвиги самоотвержения, но сохраненный в живых дивным Промыслом Божиим, продолжал свой первоначальный путь, претерпевая многочисленные и разнообразные испытания, скорби и потрясения, которые окончились семейным несчастием - вдовством. Перенося столько скорбей, я вполне убедился, что этот мир, который так трудно перестать любить, делается через них нашим врагом, и что мне предопределен в моей жизни особенный тернистый путь... Несмотря ни на какие препятствия, поставленные мне миром, я исполнил святое послушание и сначала принял священство, а по вдовстве - монашество. Долго я переносил осуждения за эти важные шаги в жизни и хранил в глубине своего скорбного сердца истинную причину их. Но, наконец, Сам Господь оправдал мое монашество в ближайшем моем участии в прославлении великого чудотворца преподобного Серафима. Ныне по всеблагой воле Божией я призываюсь на высокое служение в Церкви Христовой в сане епископа... Небезызвестны мне обязанности епископа и сопряженные с этим саном скорби. Не епископам ли прежде всех сказал Иисус Христос в лице Своих Апостолов: В мире скорбны будете, якоже от мира несте, но Аз избрал вы от мира, сего ради ненавидит вас мир? (Ин. 16, 33)... в наши трудные и лукавые дни голос святителей заглушается голосами и криками главарей разнообразных сект, проповедников бесчисленных вер, отрицаний и новых путей, а за последнее время сторонников беспримерного в истории безумия, христианства без Христа и человеколюбия без имени Божия. Современный дух, враждебный Церкви и государству, религии и нравственности, настолько силен, что епископы обречены на неустанную, многостороннюю борьбу. Кого не ужасает современное стремление образованного общества соделать православный русский народ равнодушным к вере и жизни вечной и, таким образом, наложить на него иго худшее татарского, которое, как известно, стесняло нашу веру, но не уничтожало ее? Как тогда Россия была избавлена от этого тяжелого ига молитвами и подвигами святителей и преподобных, так верую, что и ныне никто иной не может спасти ее от великой скорби, кроме поставленных пасти Церковь Господа и Бога и обязанных говорить, увещевать и обличать со всякою властию".29

Уже первое место епископского служения Сухумского святителя Серафима, древняя православная Иверская земля, стала для него местом испытаний в связи с событиями, которые наступили в результате революционной смуты, разразившейся в России. С этого времени и до конца его дней архиерейского служение оказывалось для святителя Серафима неразрывно связанным с мужественным стоянием за чистоту Православной веры и единство Русской Церкви, которое священномученик Серафим, будучи продолжателем воинской славы своих доблестных предков, осуществлял уже в качестве воина Христова на поле духовной брани.

6 февраля 1906 г. святитель Серафим был направлен на Орловскую кафедру, где ему предстояло проявить себя в качестве ревностного устроителя епархиальной жизни.30 Ко времени прибытия святителя Серафима в Орел положение дел в области епархиального управления и духовного образования в этой епархии требовало значительного улучшения. В одном из своих писем, написанных вскоре после прибытия в Орловскую епархию, святитель Серафим дал следующую весьма красноречивую характеристику проблем, с которыми ему пришлось встретиться на новом месте служения: "Я нашел в Орле столько дел после бездействия преосв. Кириона и его подозрительной тактики, что вот скоро 2 месяца, работая день и ночь, не могу сладить с путаными следствиям, бесчисленными ставленниками и проч. С бумагами не кончаю раньше 3 - 4 ч. утра ежедневно. Служу 3 - 4 раза в неделю по будням, чтобы только отпустить ставленников... Слышал я, что Орловская епархия одна из самых трудных и неустроенных, но не воображал, что центральная русская епархия может быть в таком запущении и неустройстве во всех отношениях... Но я хотел бы очень остаться здесь надолго и добиться переустройства епархии. Надо же русскую губернию привести в порядок. Больно видеть это... В первый раз я соприкасаюсь с Семинарией... Никакого понятия не имеют о воспитании, педагогике и влиянии на юношество. Нет ни власти, ни прямоты, ни самостоятельности в начальстве. Юношество никогда не может уважать слабость, лицемерие, скрытность и бесхарактерность".31

Именно на Орловской кафедре святитель Серафим пришел к ставшему определяющим всю его дальнейшую архипастырскую деятельность убеждению, что полнокровное развитие епархиальной жизни возможно лишь на основе активно действующих приходских общин. Впоследствии это свое убеждение святитель формулировал следующим образом: "Духовное... возрождение России возможно только тем путем, каким совершалось ее духовное рождение. А именно: необходимо вернуться к церковно-общественной жизни древнерусского прихода, чтобы приходская община единодушно занималась не только просвещением, благотворительностью, миссионерством, но и нравственностью своих сочленов, восстановлением прав старших над младшими, родителей над детьми, воспитанием и руководством молодого поколения".32

Уже в 1906 г., претворяя в жизнь Постановление Святейшего Синода от 18 ноября 1905 г. об устроении и возрождении приходской жизни, святитель Серафим организовал в храмах своей епархии приходские советы, в обязанности которых наряду с обеспечением условий для нормального развития пастырско-литургической и административно-хозяйственной жизни приходов должно было входить разрешение всей совокупности духовно-просветительских и социально-благотворительных задач, стоявших перед приходами, и прежде всего - создание больниц, библиотек, школ и других образовательных учреждений. Последствия этой активной деятельности святителя Серафима не замедлили проявиться в жизни вверенной ему архипастырскому попечению епархии, и вскоре после своего назначения на Орловскую кафедру в одном из своих писем он с удовлетворением отмечал: "С 1-го февраля, со дня моего приезда в Орел, я еще не спал ни одной ночи как следует. Бью набат, стремясь к скорейшему возрождению приходской жизни. Веду беседы с миром и клиром по городам и в залах Думы. Последствия прекрасные. Трудно поднимать духовенство, но мир поможет, если епископы будут жертвовать собой".33

Та жертвенность епископов, о которой писал святитель Серафим, была свойственна прежде всего ему самому, поэтому его деятельность как среди орловского епархиального духовенства, так и среди всего русского епископата, встречала все большее признание и уважение. Свидетельством все возраставшего авторитета святителя Серафима в качестве епархиального владыки стало назначение его в 1907 г. присутствующим членом Святейшего Синода.34

Однако надеждам святителя Серафима на то, что его многолетнее пребывание в столь полюбившейся ему Орловской епархии позволит осуществить его замыслы по возрождению в ней церковной жизни, не суждено было сбыться. Святейший Синод счел необходимым поручить святителю Серафиму управление епархией, в которой церковные дела находились в еще более сложном положении, нежели это имело место в Орловской епархии ко времени прибытия туда владыки Серафима, и 16 сентября 1908 г. был принят указ о его назначении на Кишиневскую кафедру.35 Вновь, как это уже неоднократно бывало в жизни святителя Серафима, успешно начав очередное церковное деяние, он не имел возможности непосредственно участвовать в его завершении.

С глубокой душевной болью покинув Орловскую кафедру, святитель Серафим 28 октября 1908 г. прибыл в Кишиневскую епархию,36 состояние которой превзошло самые худшие ожидания Владыки. Вот как описывал в одном из своих писем святитель Серафим печальную картину епархиальных дел, представшую перед его взором в новой епархии: "Огорчаюсь южанами, как у них все церковное пало, обрядность пропала, пение еще по нотам Бахметева и все исковеркано, - писал владыка Серафим. - Ужас в том, что изменить мне невозможно, тут регент - соборный священник, любимец всего города, ничего не понимающего в пении, и он преподаватель во всех учебных заведениях. Во всем городе один архиерейский хор. Причт соборный из академиков-законоучителей. Собор без прихода, очень бедный, и ничего не могу поделать, так что у меня нет и ключаря в помощь, ибо он законоучитель. Словом, не встречал нигде такой обстановки в России и стою в тупике, потому что выхода нет решительно никакого. Вторая беда - молдаване в селах не говорят по-русски, в монастырях - тоже, так что мне ездить по епархиям все равно так же ужасно, как было на Кавказе".37

Тяжелым испытанием для владыки Серафима вскоре после его переезда в Кишинев стала кончина в декабре 1908 г. св. праведного отца Иоанна Кронштадтского, все эти годы продолжавшего оставаться духовным отцом святителя. Пастырские наставления и молитвенное предстательство св. праведного Иоанна Кронштадтского в течение всего периода священнослужения святителя Серафима являлись важнейшими началами становления его как пастыря, а затем и архипастыря Русской Православной Церкви, помогали преодолевать ему многочисленные духовные искушения и житейские невзгоды, которыми изобильно исполнена жизнь каждого, достойного священнослужения. Лишь позднее, весной 1909 г. владыке Серафиму довелось "поклониться могиле... дорогого батюшки отца Иоанна",38 который с этого времени подобно св. преподобному Серафиму Саровскому стал оказывать покровительство своему духовному чаду, предстоя пред Престолом Всевышнего в мире горнем.

Однако грех уныния всегда преодолевался святителем Серафимом, замечательно сочетавшим в себе столь свойственные русским образованным людям духовную впечатлительность и сердечную искренность со столь несвойственными русским интеллигентам мужественной волей и личной ответственностью. И основой для преодоления этого ставшего глубоким пороком русской духовно-исторической жизни в XX веке греха уныния у святителя Серафима были искренняя христианская вера и исполненная духовной трезвости молитвенная жизнь. Весьма показательно, что на рубеже трудных для него 1908-1909 гг., пережив потери близких ему людей и оказавшись в почти полном духовном одиночестве в окраинной епархии, святитель Серафим смог почерпнуть для себя новые духовные силы в активной молитвенно-литургической жизни, которая ознаменовала его появление в Кишиневской епархии, и в которой особое место занимало почитание чудотворной Гербовецкой иконы Божией Матери. Совершая в течение всех лет своего пребывания в Кишиневской кафедре еженедельные службы с акафистами перед чудотворным образом знаменитой в Бессарабии иконы, святитель Серафим не только вызвал значительный подъем молитвенного энтузиазма в своей пастве, но и обрел для себя столь недостававшие ему в это тяжелое время душевный покой и архипастырское вдохновение.

Начав восстановление церковной жизни в Кишиневской епархии с уже оправдавшей себя в Орловской епархии деятельности по возрождению активных приходов путем создания церковно-приходских советов, святитель Серафим обнаружил, что запустение приходской жизни в Бессарабии сочеталось со стремлением приходского духовенства определять в выгодном для него направление деятельность епархиального архиерея. "Мой предшественник, - писал святитель Серафим, - приучил бессарабское духовенство обходиться без архиерея, так что оно совершенно устроилось автономно, получило выборное начало, распоряжается соборно во всех учреждениях, и епископ только подписывает их желания и мысли, изложенные в журналах".39 Указав представителям приходского духовенства, что не борьба за власть в епархиальном управлении, а окормление своей приходской паствы являлось их главным служением, святитель Серафим вынужден был во многом взять на себя оставленное приходскими батюшками бремя духовно-просветительской деятельности на приходах. На протяжении всех лет своего пребывания на Кишиневской кафедре владыка Серафим неутомимо посещал практически все приходы своей епархии, вдохновляя своим архипастырским примером погрузившееся в требоисполнительскую рутину и подчас полностью утерявшее литургическое благочестие приходское духовенство.

Трехлетняя созидательная деятельность святителя Серафима на Кишиневской кафедре не только привела к подлинному преображению епархии, но и получила самую высокую оценку как в Святейшем Синоде, так и у Государя. И может быть наилучшей характеристикой содеянного владыкой Серафимом в Кишиневской епархии стал Высочайший Указ Государя Святейшему Синоду от 16 мая 1912 г., обращенный к святителю. "Святительское служение ваше, отмеченное ревностью о духовно-нравственном развитии преемственно вверявшихся вам паств, - говорилось в Высочайшем Указе, - ознаменовано особыми трудами по благоустроению Кишиневской епархии. Вашими заботами и попечением множатся в сей епархии церковные школы, усиливается проповедническая деятельность духовенства и возвышается религиозное просвещение православного населения Бессарабии. Особого внимания заслуживают труды ваши по устройству в гор. Кишиневе Епархиального Дома и связанных с ним просветительских и благотворительных учреждений. В изъявление Монаршего благоволения к таковым заслугам вашим Я... признал справедливым возвести вас в сан Архиепископа. Поручая Себя молитвам вашим, пребываю к вам благосклонным. Николай".40

Отличавшийся замечательным даром проповедничества святитель Серафим нашел возможным издать в Кишиневе две книги своих проповедей, произносившихся им на протяжении всего периода священнослужения. Исполненные высокого пастырского вдохновения и обращенные, как правило, к самым насущным вопросам современной святителю эпохи эти проповеди сразу же после опубликования стали незаменимым подспорьем как для проповедывавших священников Кишиневской епархии, так и для последующих поколений русских пастырей.

Проповедническая деятельность святителя Серафима как, впрочем, и все его архипастырское служение были обращены не только на обустройство церковной жизни, но и на преодоление тех разрушительных духовных и общественных соблазнов, которыми была исполнена российская действительность в начале XX века. Мучительно переживая все усиливавшийся на его глазах отрыв образованной части русского общества от традиционных, основанных на православной вере духовных и исторических начал русской жизни, святитель Серафим сурово обличал в своих проповедях духовную слепоту тех, кто присваивал себе право выступать в качестве новых "вождей" и "пророков" для ставшего им чуждым русского народа. "Не видим ли мы в наше бездарное время, - говорил святитель Серафим, - новых писателей и публицистов, не способных ни на какой серьезный, самостоятельный и талантливый труд, но болезненно стремящихся стать во главе современного заблуждения общества хотя бы своим крайним направлением, вполне безнравственным и безрелигиозным. Пользуясь своим воображаемым правом, будто бы общепризнанным и вполне авторитетным, они занимаются обличениями, даже бичеваниями свободным печатным словом и суждениями о вещах им недоступных, как о религии, о христианстве, а в особенности о Православии и добродетелях... В попытке угодить всем они преклоняются даже перед обычаями мира, научными заблуждениями и теоретическими отрицаниями и легко снисходят ко всякой лжи, как бы она ни была вредна и преступна".41

Принадлежа по своему происхождению к сословию, которое веками вело русский народ по пути созидания великой российской государственности, и являясь по своему служению представителем церковной иерархии, которая веками взращивала в народной душе идеал Святой Руси, святитель Серафим прозорливо усматривал в увлекавшей за собой русский народ обезбоженной революционной интеллигенции лишь разрушителя российской державы и растлителя русской души. "Те, неверующие, которые получают власть, новые права и наибольшую свободу от земных царей, расточают это достояние еще с большим вредом для себя и, в особенности, для ближних, для своего народа. Они расточают данные им права и власть для задуманной ими борьбы с религией, Богом установленной властью, с упорством неповрежденного в вере народа, с прежними законами, с христианскими понятиями о собственности, о свободе, об обязанностях перед Богом, старшими, родителями и своими ближними. В народе, объединенном религией и преданностью к Помазаннику Божию, они производят раскол, который проникает во все учреждения, школы, семьи, даже на улицы, в газеты, гибнет благосостояние народа, обесценивается труд, создаются сотни тысяч бедствующих, голодающих, которых они приветствуют почтенным, по их лицемерию, наименованием "пролетариат".42

Глубоко пережив революционную смуту 1905-1907 гг., которая вызвала к жизни многочисленные общественно-политические организации, предлагавшие России самые разнообразные пути ее дальнейшего развития, владыка Серафим счел для себя возможным принять участие в деятельности "Союза русского народа", программные декларации которого находились в наибольшем созвучии с традиционными идеалами русской государственности, на которых был с детства воспитан будущий святитель. Произнося 21 декабря 1908 г. проповедь во время освящения хоругвей, принесенных членами "Союза русского народа" в кафедральный собор, владыка Серафим ясно выразил свое понимание той политической деятельности, которую должна была вести эта самая влиятельная в Бессарабии общественно-политическая организация. "Возлюбленные братья! - говорил святитель Серафим. - Сердце мое всегда преисполняется радостным чувством, когда я вижу представителей "Союза русского народа", шествующих со священными хоругвями и направляющихся для молитвы в храмы... Ведь вы принесли сюда для благословения не мечи, необходимые для людей, готовящихся к брани и вражде, а свои священные хоругви для окропления и освящения! А что такое хоругвь? Это знамя Христовой победы, которое мы привыкли видеть в деснице Воскресшего из мертвых, восставшего из гроба и возвещающего победу над адом Сына Божия. Это знамя победы не мечом, а правдой и любовью... Сзывайте же народ на мирную борьбу с распространившемся злом в Отечестве, на защиту веры православной, для объединения под сенью храмов, и тогда он на своих могучих плечах высоко поднимет Помазанника Божия, русского Царя, и снова воссияет сила русская, создавшая великое государство не многочисленным войском, не золотом, а единственно крепкой верой в Сына Божия, Господа нашего Иисуса Христа". 43

Последний год пребывания на Кишиневской кафедре был ознаменован для святителя Серафима участием в весьма драматичных событиях, происходивших в это время в Оптиной пустыни. Как признанному знатоку и ревнителю традиций монашеской жизни владыке Серафиму было поручено Святейшим Синодом провести расследование поступивших в Синод сообщений о якобы имевших место нестроениях в духовной и хозяйственной жизни Иоанно-Предтеченского скита Оптиной пустыни. Прибыв в Оптину пустынь 30 декабря 1911 г. и отслужив воскресную литургию в монастырском храме, святитель Серафим целый день провел в Иоанно-Предтеченском скиту в общении со скитоначальником старцем Варсонофием, который упоминался в поступивших в Синод сообщениях в числе насельников монастыря, нарушавших монашеское благочиние.44 Подробности бесед будущего священномученика епископа Серафима с будущим преподобным игуменом Варсонофием, столь схожими между собой по тому жизненному пути, который предшествовал их вступлению на стезю священнослужения, остались незамеченными. Хотя безусловно вопрос об обвинениях, которые возводились на старца Варсонофия его недругами перед лицом Святейшего Синода, являлся одной из основных тем их многочасового общения, имевшего место как в монастырском храме, где они соборне отслужили молебен преподобному Серафиму Саровскому, так и в келии старца Варсонофия, где они вели уединенную беседу.45 Являвшийся одним из наиболее близких старцу Варсонофию его духовных чад отец Василий Шустин оставил следующее описание событий, предшествовавших приезду в скит святителя Серафима, и его участия в расследовании этих событий. "Нашлись люди, которым мудрость батюшки не давала жить, и враг не дремал, - писал отец Василий. - Поселился в скиту некто Митя Косноязычный из гор. Козельска. Был он пьяница и тайно развращал монахов, Батюшка не мог этого терпеть и выселил его из скита. Сейчас же против Батюшки открыто ополчился целый легион... В Оптину приехала одна из женщин петербургского религиозно-политического кружка графини Игнатьевой и собрала против Батюшки все обвинения, какие только можно было измыслить: что Батюшка вольнодумен, что он любит роскошь, ибо украшает свою келью цветами, что он вольно обращается с женщинами, что он плохо управляет скитским имуществом, берет себе деньги с богомольцев. Приезжавший в Оптину епископ Серафим (Чичагов) обелил Батюшку, но дело его отзыва из Оптиной уже было где-то решено. О. Варсонофий должен был покинуть скит... Я как раз к этому времени приехал в Оптину. Батюшка встретил меня с радостью, поведал мне о своих обстоятельствах".46

Выяснив безосновательность обвинений, возводившихся на старца Варсонофия его недоброжелателями, и высоко оценив духовный опыт оптинского скитоначальника, святитель Серафим стал убеждать старца принять настоятельство в одном из крупных монастырей, духовная жизнь в котором требовала руководства опытного наставника. Как вспоминал сам старец Варсонофий: "Когда епископ Серафим вздумал перевести меня из Оптиной, то сказал, что надо о. Варсонофию дать более обширный круг деятельности, а то он в скиту совсем закиснет".47 Через несколько месяцев старец Варсонофий был возведен в сан архимандрита и направлен настоятелем в древний Старо-Голутвин монастырь в Московской епархии.

В то же время святитель Серафим, будучи строгим блюстителем традиций древнего монастырского благочестия, счел недопустимым постоянное проживание в стенах монастыря мирян, даже если они имели своими духовниками оптинских старцев. Весной 1912 г. после доклада владыки Серафима в Святейшем Синоде был принят синодальный указ, регламентировавший некоторые стороны монастырской жизни в Оптиной пустыни и, в частности, не допускавший постоянное проживание в ней мирян. Религиозный писатель С. А. Нилус, вынужденный в связи с синодальным указом покинуть монастырь, был склонен упрекать в излишней жестокости святителя Серафима, указавшего С. А. Нилусу на недопустимость его проживания в Оптиной пустыни в связи с дающими повод к соблазну обстоятельствами его семейной жизни, которые в свое время послужили архиепископу Антонию (Храповицкому) основанием для отказа С. А. Нилусу в священнической хиротонии. Стремившийся поддержать непререкаемым авторитет Оптиной пустыни, святитель Серафим не счел возможным в вопросе об удалении мирян из Оптиной пустыни делать исключение даже для такого известного, имевшего могущественных покровителей при дворе религиозного писателя как С. А. Нилус.48

В 1912 г. служение архиепископа Серафима на Кишиневской кафедре подходило к концу. Однако духовно выразительное указание на место нового служения было дано святителю тремя годами раньше, когда 12 июня 1909 г. владыка Серафим присутствовал на торжественном восстановлении церковного почитания св. благоверной великой княгини Анны Кашинской в Тверской епархии. Приняв деятельное участие в подготовке синодального указа о восстановлении почитания великой подвижницы Русской Православной Церкви, святитель Серафим с благоговением принял в дар от Тверской епархии икону св. Анны Кашинской с частицей ее мощей и перевез ее в Кишиневскую епархию, где икона была помещена в храме Измаильского Свято-Успенского монастыря и прославилась неоднократными чудотворениями. В 1912 г. Тверская епархия приняла к себе на архипастырское служение именно святителя Серафима, в духовной жизни которого тверские святыни имели в эти годы особое значение, и который определением Святейшего Синода был назначен архиепископом Тверским и Кашинским.49

Конец первой части.